Любовь Краснокутская
ИТОГИ ЗАЩИТЫ


17 марта 2005 года на обочине Митькинского шоссе в сторону Москвы раздался взрыв. В тот момент мимо проезжал кортеж из двух машин, в одной из которых, бронированном БМВ, "предположительно, — как сформулировал прокурор Московской области в постановлении о возбуждении уголовного дела, — находился Чубайс". Буквально через несколько часов по подозрению в покушении на Чубайса был арестован полковник ГРУ В.В. Квачков, спустя месяц — двое спецназовцев Роберт Яшин и Александр Найденов, через полтора года — аспирант-историк Иван Миронов. В настоящее время завершается четвертый процесс по этому делу. Первые две коллегии присяжных заседателей, склонявшихся к оправданию, разогнали, третий состав всё же вынес оправдательный вердикт, но его отменил Верховный Суд. Нынешний суд длится десятый месяц. В майском номере "Завтра" рассказала о позиции обвинения, теперь защита завершила представление своих доказательств.

Что же вменяется Квачкову, Яшину, Найденову и Миронову в подтверждение причастности к покушению на Чубайса?

Показания свидетеля Карватко, что 16 марта 2005 года он видел всех обвиняемых на даче Квачкова, это в пятнадцати километрах от места жительства Чубайса в Жаворонках. Подбросив Карватко наркотики, его жене, сидевшей дома с грудным ребёнком, — патроны, следователи несколько дней пытали его в тюрьме, выбивая нужные показания под угрозой возбуждения против него и жены уголовного дела. На вопрос: "Какие физические, психические действия к Вам применяли?" Игорь Карватко рассказал суду: "Обсуждается вопрос — я отказываюсь. Корягин, высокий чин из Департамента по борьбе с организованной преступностью, выходит за дверь, входит другой и надевает мне на голову пакет. Наступает удушье. Когда снова отказываюсь, Корягин снова выходит, мне прижигают руки сигаретой со словами "Руки тебе не нужны". Они у меня скованы наручниками. Когда освободили, у меня оказались повреждены плечевая суставная сумка, правый локоть, ушиб грудины и так, по мелочи". Показания свидетеля Карватко, добытые на следствии под пытками, от которых свидетель отказался в суде, вопреки Закону прокурор Каверин с одобрения судьи Пантелеевой огласил перед присяжными заседателями.

И что же удалось пытками выбить из Карватко? Что кроме Квачкова, Яшина, Найдёнова, Миронова, он видел на даче громоздкий автомобильный аккумулятор, позже оказавшийся на месте взрыва. Однако, как выяснят эксперты, никакого отношения к взрыву этот аккумулятор не имел. Карватко показал, что бывал с Яшиным на съёмной квартире в Жаворонках, из которой, по версии следствия, велось наблюдение за дачей Чубайса. Но как рассказала на суде хозяйка квартиры, из окон её не видно даже крыши дачи Чубайса… Называя имена, место и время, Карватко рассказал суду, как следствие фальсифицировало его показания, диктуя ему что говорить, что показывать.

"Свидетельство" Карватко о сборе подсудимых на даче Квачкова следствие "подкрепило" детализацией их телефонных переговоров в мартовские дни 2005 года по телефонам, зарегистрированным на их имена, как будто, затей они что серьёзное, у них не хватило бы ума завести себе аппараты на чужие фамилии. Переговоры зафиксированы телефонными базовыми станциями в Голицыно, Петелино, Крекшино, Краснознаменске, Жаворонках, находящимися в округе дачи Квачкова.

Сам факт созвона друзей или знакомых — вещь обыденная, и только следственные органы считают, что когда люди обмениваются звонками — это основание подозревать в них организованную преступную группу. На суде входящие и исходящие номера, даты, секундное время переговоров прокурор зачитывал не подряд, а выборочно, и рисовалась заказанная следствием "картина маслом" заговорщицких переговоров подсудимых, как будто не было у них ни родных, ни иных знакомых, которым они звонили намного чаще.

При оглашении телефонных звонков по распечатке прокурор постоянно сопровождал время звонка комментарием: "В это время Квачков находился там-то…", "Яшин в это время находился там-то…" На самом деле по называемым адресам находились не Квачков с Яшиным, а базовые телефонные станции, фиксировавшие поступавшие на них звонки. Однако обвинение уверенно вещало суду, что все подсудимые, как об этом свидетельствуют их звонки, посещая дачу Квачкова, постоянно заезжали в поселок Жаворонки, где имел для них несчастье проживать Чубайс, а также в находящиеся в округе деревни Крекшино, Ликино, Петелино, поселок Голицыно. Но защите не представило труда доказать, что телефонная детализация не может свидетельствовать о точном месте пребывания хозяина телефона. Вот как об этом говорил на суде Иван Миронов: "Детализация телефонных соединений не позволяет точно определить местонахождение звонившего. Погрешность может составлять десять-пятнадцать километров. Вот доказательства. В 12:47 звонок Яшина из Краснознаменска. В 12:53, через шесть минут! — Яшин уже в Жаворонках, на улице 30 лет Октября. Еще через две минуты, в 12:55, Яшин в деревне Ликино, и в ту же минуту, в 12:55, звонит снова из Жаворонков! Потом в течение одной-единственной минуты, сначала в 13:03 раздаётся его звонок из Крекшино, а в 13:04 уже из Жаворонков. Теперь глянем на карту. Расстояние от Жаворонков до Краснознаменска — девять километров. Расстояние от Жаворонков до Ликино — восемь километров. Расстояние от Жаворонков до Крекшино — десять километров. Чтобы Яшину переместиться из Крекшино в Жаворонки за одну минуту, ему нужно двигаться со скоростью 600 километров в час. Ещё более показательно его перемещение из Ликино в Жаворонки в течение одной минуты, восемь километров за 30 секунд! 960 километров в час! Поскольку подобные почти сверхзвуковые скорости на автомашине невозможны, то определение местоположения звонившего по его телефонным соединениям весьма приблизительное".

Ух, как взволновалась сторона обвинения! Ещё бы! Анализ детализации телефонных звонков, приведённый Мироновым, крушил все доводы обвинения, выстроенные на фундаменте того, что базовые станции свидетельствуют о присутствии подсудимых в конкретных точках — в Жаворонках, где по несчастному стечению обстоятельств оказалась дача Чубайса, в Петелино, вблизи которого находилась дача Квачкова. А теперь документально подтверждается, что зафиксированный базовой станцией звонок вовсе не означает присутствия человека в конкретной точке, — звонивший может находиться и в десяти, а то и в пятнадцати километрах от базовой станции! И доказать, что подсудимые вели в Жаворонках слежку за Чубайсом, караулили его передвижения и готовили теракт, детализация телефонных звонков, — именно детализация, а не прослушка!, — не может, как бы того ни желало обвинение.

Из улик, представленных следствием суду, единственно весомая — записка с номерами машин, найденная на квартире Александра Квачкова. Среди бесчисленного количества номеров оказался фрагмент, совпавший с номером БМВ Чубайса. Ещё был найден кассовый чек бензоколонки размером в спичечный коробок, на обороте которого начертаны две пересекающиеся линии с надписями "5 чел" и "100 м". Эту схему следствие истолковало как "сходную с обстановкой на Митькинском шоссе". Выводы обвинения категоричны: Квачков-младший вел наблюдение за Чубайсом, а Квачков-старший рисовал план боевых действий. Однако в записке, куда затесался номер, похожий на чубайсовский, значились многочисленные другие номера, и все они, как на подбор, принадлежали старым, изрядно потрепанным машинам. Предположить, что диверсанты искали Чубайса в дряхлой "ауди" или дышащей на ладан отечественной "девятке", можно только, обладая недюжинным даром художественного вымысла. Что касается схемы, "сходной с обстановкой на Митькинском шоссе", то она сходна с обстановкой на любом перекрестке и, несмотря на все потуги следствия, ни одна экспертиза не смогла привязать каракули на чеке к почерку кого-либо из обвиняемых.

Подобные "улики" защите отбить не сложно, потому что там есть хоть какая-то логика обвинения, которой можно противопоставить аргументы здравого смысла и результаты экспертиз. Но как защищаться, если обвинение предъявляет в качестве вещественных доказательств преступления самые обыденные вещи, изъятые при обысках у подсудимых: "Справочник электрика" и географические карты Подмосковья, сысканные дома у Александра Найдёнова, принадлежащие ему "молитвенник, инструкцию к видеомагнитофону, четыре ключа на кольце и икону-талисман". И всё это по версии следствия — вещдоки! И всё это приложено к делу как доказательство. Вот только чего? У Квачкова, уверенно надиктовывал прокурор Каверин присяжным, при задержании нашли приобщённые к делу "водительское удостоверение, читательский билет в библиотеку, пенсионное удостоверение и доверенность на пользование автомобилем". Карманы Яшина при аресте тоже оказались наполнены предметами, вызвавшими у следователей сомнения в чистоте его намерений: "билет в метро, деньги в количестве трехсот десяти рублей и ста долларов, три телефона и чужая визитная карточка". Миронова арестовали, изъяв у него в качестве вещественных доказательств "травматический пистолет "Оса" вместе с лицензией на право его ношения, мобильные телефоны, удостоверение помощника депутата Государственной думы, водительские права и связку ключей". Вот эти вещи — они доказательство чего? И о чём свидетельствуют заполонившие дело многочисленные биологические, дактилоскопические, почвоведческие экспертизы, если они не подтвердили присутствия ни одного из обвиняемых на месте преступления, не показали малейшего отношения подсудимых к использованным на Митькинском шоссе взрывчатым веществам?.. Но все эти многочисленные пустые бумажки вшивались в уголовное дело, накачивая его объем, а затем оглашались перед присяжными, имитируя доказательную базу обвинения, и не важно, что база эта — лишь догадки, предположения и вымыслы. А вот поди от них отбейся!

Но в деле о покушении на Чубайса защита не столько отбивалась — да и как отбиваться от валом накатываемых на присяжных экспертиз с неизменным выводом "следов обвиняемых не обнаружено", — защита на суде весомо и аргументировано поставила под сомнение само событие преступления, представив убедительные доказательства имитации покушения на Чубайса. Подсудимые выступили обвинителями своих обвинителей. Редчайший в судебной практике случай!

На протяжении всего процесса защита ставит вопрос о предъявлении присяжным заседателям главного вещественного доказательства — израненного БМВ Чубайса, ставшего объектом преступных действий (ст. 81 "Вещественные доказательства" УПК РФ). Повторяю: не обвинение потрясает подвергшимся нападению автомобилем как основным вещдоком преступления, нет же, это защита безуспешно добивается от обвинения представить суду БМВ! Почему обвинение, предъявив суду горы окурков, на которых ни следов, ни слюней подсудимых, пустые бутылки из-под водки, коврики, не совпадающие ни по одному размеру с найденными в лесу, прячет от суда главный вещдок? Да потому что это вещественное доказательство истинного преступления, совершенного 17 марта 2005 года на Митькинском шоссе — имитации покушения на Чубайса, свидетелями которого стали многие очевидцы.

Оказавшиеся в эпицентре взрыва братья Вербицкие настаивали на суде, что воронка от взрыва представляла собой ямку глубиной от десяти до сорока сантиметров — не больше, что взрыв был направлен в сторону от дороги и на шоссе не было никаких осколков, как не было следов осколков и пуль ни на машинах Вербицких, ни на машине Чубайса. Владимир Вербицкий дословно сказал на суде: "Когда машина БМВ проезжала мимо нас, то я не видел на БМВ никаких повреждений, а вечером в "Вестях" показали БМВ с повреждениями". Свидетели Нечаев и Фильков, двигавшиеся за кортежем Чубайса на "Газели", перевозившей стеклопакеты, рассказали суду, что слышали хлопок, видели поднявшийся вверх столб снега, видели, как охранники из машины сопровождения Чубайса, сидя за машиной, разговаривали по телефону, даже не дёрнувшись догонять и прикрывать уехавший БМВ. Точно так же они не видели разбросанных по асфальту каких-либо осколков.

Спрашивают на суде взрывотехника Сапожникова: "Согласно экспертизе, масса взрывного устройства — от 3,5 до 11 килограммов тротила. Чем можете объяснить такое расхождение?". Сапожников как на духу: "Мы делали расчет по автомобилю ВАЗ Вербицкого, который находился на расстоянии от 5 до 10 метров от места взрыва. По легкому повреждению автотранспорта мы и судили, поэтому и получили такую "вилку". Сапожников признался суду, что сами эксперты на месте происшествия не были, "израненный" БМВ в глаза не видели, изучали лишь… протокол описания ВАЗа Вербицкого, на котором не было ни осколочных, ни пулевых повреждений. А ведь ВАЗ находился к эпицентру взрыва гораздо ближе, чем БМВ! Но если при этом на ВАЗе ни осколка, ни царапины, откуда взялись травмы на машине Чубайса, прикрытой ВАЗом? Причем мало того, что определение мощности взрыва чубайсовского БМВ основано на протоколе осмотра ВАЗа, сам этот протокол признан судом недопустимым доказательством! Словом, какую хочешь массу тротила — такую и вписывай. Но если на громадных стёклах в кузове "Газели" ни царапинки, возможно ли такое при массе взрывчатого вещества даже в три килограмма тротила?!

Эксперт-баллистик Степанова на суде признала, что на капоте БМВ Чубайса след автоматной очереди, но так обстрелять можно лишь стоявший на месте БМВ, хотя все свидетели и сам Чубайс, и его охрана, в один голос утверждают, что БМВ ни секунды не стоял, скорость его была минимум 60-70 километров. При такой скорости движущегося объекта пуля от пули ближе полутора-двух метров не ложится. Какая там ровная строка! Эксперт-взрывотехник Точилин подтвердил на суде очевидное, что осколки облетать препятствия не могут, тем более осколки не могут, взорвавшись у правого переднего колеса машины, зацепить ещё и заднее стекло, как это вышло с БМВ Чубайса. Так что чудо с автомашиной ВАЗ, не тронутой ни осколком, ни пулей, в отличие от прикрытого ею БМВ Чубайса, изорванного осколками в клочья, осталось необъясненным. Зато эксперт Точилин допустил возможность образования некоторых повреждений броневика Чубайса механическим путем, например, от… кувалды.

С каждым новым свидетелем на суде прибывало доказательств инсценировки покушения на Чубайса. Вызванные в суд военные специалисты в области диверсионных операций все до одного категорически утверждали, что так подрыв транспорта не проводится. Профессиональный диверсант полковник Мусиенко: "Бронированную технику сначала надо остановить путем организации завала". Герой России полковник Паньков: "С обочины броневик не поразить". На вопрос суда "Каков был тротиловый эквивалент взорванного вещества?" — генерал спецназа ГРУ Чубаров, осматривавший место взрыва, уверенно заявил: "В пределах 350-500 граммов тротила".

Обстоятельства имитации покушения прорисовались четко, невыясненным оставалось, для чего Чубайсу это надо было. Ясный ответ прозвучал при допросе подсудимого Миронова: "Я объясню, в чем была цель имитации. Это событие произошло накануне расчленения и распродажи Единой энергосистемы страны. У энергореформы Чубайса была масса серьёзных противников из влиятельных губернаторов, авторитетных ученых, депутатов, специалистов, общественных деятелей. Так вот этой имитацией Чубайс всех ударил по рукам, всем дал понять, что любой, кто поднимет голос против его реформы, против него, — тут же может оказаться в заказчиках "покушения". После этого никто из противников Чубайса рта не открыл — все испугались. Вот ради чего это было затеяно. Почему именно мы оказались в центре имитации? Скажем, назначение полковника ГРУ Квачкова в организаторы — одновременно удар по наиболее сохранившемуся от разрушения, всё ещё дееспособному Главному разведывательному управлению. Моя роль? Я казался очень удобным, чтобы получить от меня нужные следствию показания: аспирант, историк. Казалось, погрози мне тюрьмой — и я ради свободы подпишу всё что угодно. Показания хотели получить и на Рогозина, и на Глазьева, о чем мне прямо говорилось, то есть через меня хотели составить видимость террористического заговора народно-патриотических сил России"…